Они стояли друг напротив друга, переполненные злостью, непониманием и обидой. Мать и дочь

Чужестранка.  Они стояли друг напротив друга, переполненные злостью, непониманием и обидой. Мать и дочь — Будешь делать то, что я тебе скажу, и не вздумай мне перечить!- Они стояли друг напротив друга, переполненные злостью, непониманием и обидой. Мать и дочь, как две разъяренные фурии, гневно смотрели в казалось бы родные глаза. Николь первая не выдержала. — Ненавижу тебя! — крикнула она матери, и бросилась в свою комнату. С шумом захлопнув дверь, она медленно сползла вниз по стенке и зарыдала. «Черствая, холодная, никогда не обнимет, не приласкает, не поговорит. Никогда не встает на мою сторону, только ругает, и ничего не разрешает! Ну, почему мне досталась такая мать?! Не могу с ней больше жить! Уйду, убегу, как только это будет возможно. Она чудовище, а не мать», — рыдая, Николь жалела себя, свою судьбу, пыталась найти выход.

Вдруг она поняла, что уже не одна находится в комнате. Перед ней стояла женщина, и внимательно ее разглядывала. Николь оторопела, она перестала плакать, закрыла глаза и снова открыла, в надежде, что женщина исчезнет, но та продолжала стоять перед ней. — Пойдем, — сказала она, протягивая ей руку. Женщина говорила с легким акцентом, на ней было старинное белое платье, длинное в пол, с нежно-голубым кружевом, расшитое маленькими жемчужинами. У нее были длинные, вьющиеся черные волосы, карие глаза, а когда она говорила, казалось в них загорался огонь. — Пойдем, — повторила она. «Чужестранка», — пробормотала Николь. — Пойдем, — настойчиво повторяла женщина. И Николь протянула ей руку. Чужестранка взяла ее руку, и они вышли за дверь. Николь стала оглядываться по сторонам, боясь встретить мать. Уж тогда всем достанется! А ей не хотелось, что бы эта странная женщина исчезла. Она была ею очарована, и хотелось идти за ней, ни о чем не думая. «Я сплю, — подумала Николь, — пусть этот сон длится как можно дольше» 
Николь не хотелось возвращаться в реальность, где мать, опять будет отчитывать ее за очередной проступок. Но странно, сделав несколько шагов по коридору, Николь поняла, что она находится в чужом доме. Девушка с удивлением рассматривала не виданную обстановку. Большой светлый хол, зеркала, кругом было много зеркал, разной величины. Не успев как следует все рассмотреть, Николь попала в зал с камином. Чужестранка усадила ее в белое кресло, и сама села рядом в такое же. — Жди, — сказала она, приложив палец к губам. Время шло, они молча сидели, Николь смотрела на огонь, и послушно ждала неизвестно чего. Вдруг в зал вбежала маленькая девочка, она была вся в слезах. Девочка бросилась на колени к Николь, и заплакала еще сильнее. Николь стало жалко малышку, ей захотелось ее успокоить, но у нее не было опыта общения с маленькими детьми. — Тише, тише. Не плачь, — только и смогла сказать она, погладив крошку по голове. — Меня мама отругала, — сквозь слезы сказала ей девочка, — она всегда меня ругает. Она злая! А ты добрая, — девочка еще сильней прижалась к коленкам Николь, — Мама никогда меня не жалеет, не гладит по голове, я хочу, что бы ты была моей мамой, — молвила малышка и подняла на Николь свои глаза. Эти глаза… У Николь все внутри перевернулось. Она уже видела эти глаза, только они никогда не были такими беспомощными. Николь в страхе посмотрела на Чужестранку, та тоже смотрела на нее. — Ты все правильно поняла. Эта девочка, твоя мама. Твоя маленькая мама. Когда-то твоя мама была маленькой. Когда то все взрослые были маленькими детьми. Твоя бабушка не обладала мягким сердцем, жизнь была к ней сурова, так же она относилась к твоей маме. Понимаешь, не откуда взяться нежности и ласки, — Чужестранка пронзительно посмотрела на Николь, заглядывая ей прямо в душу. Резко встав, она продолжила:  — Так будет всегда! Ты будешь сурова со своей дочерью, а та со своими детьми. — Нет! — крикнула Николь в ужасе, — Я буду их любить! Чужестранка приблизила свое лицо к лицу Николь, и опять в ее глазах загорелся огонь. — Хочешь изменить то, что предначертано судьбой? — с усмешкой спросила она. — Я изменю…обязательно изменю…мои дети получат ласку и нежность. — Нет! Так ничего не выйдет! Ты должна начать не со своего ребенка. — Не со своего… — прошептала Николь. Чужестранка выпрямилась, и жестом указала на девочку, которая все еще обнимала колени Николь. — С нее! Ты, и только ты можешь изменить судьбу вашего рода, если подаришь ей тепло и ласку. Николь посмотрела на девочку, на свою маленькую маму, и сердце ее сжалось от сострадания. Бедная, бедная моя мама, ей было так же плохо как мне. Ну, конечно, Чужестранка права. Никто не дарил ей ласку, поэтому и она не может подарить ее мне. — Протяни руку, — попросила Чужестранка. Николь послушно вытянула руку вперед, ладонью к потолку. Девочка, начала уменьшаться, и превратилась в дюймовочку. — Аккуратно поставь ее на ладонь, а теперь помести в свое сердце. Николь поднесла ладонь к сильно бьющемуся сердцу, и девочка оказалась внутри его. — Пусть она всегда живет в твоем сердце, — шепнула ей Чужестранка, и погладила Николь по голове. Все исчезло. Николь была в своей комнате. Она встряхнула головой, отгоняя наваждение. Что это было? Она подбежала к зеркалу и посмотрела на себя. Да, это я. А вокруг моя реальная жизнь. Николь вышла из комнаты. Мать была на кухне, она сидела на стуле и смотрела в окно. — Мама, — позвала ее Николь. Мать повернулась, и они встретились глазами. Она была недовольна. Как обычно? Или все же нет? Преодолев страх, Николь подошла к матери. «Как же это делается?»- подумала она. — Ты устала сегодня? — спросила она, и неловко погладила маму по голове. Такого никогда в жизни не было в их семье. Взгляд матери изменился, сначала было удивление, а потом она словно сбросив груз, как то вся обмякла, и прислонилась к груди дочери. — У нас все будет хорошо, — сказала Николь, обнимая мамины плечи, — я тебе обещаю.  © Виктория Файвуш источник